Какие законы противоречат Конституции РФ? Выше закона может быть только любовь, выше правды лишь милость, а выше справедливости лишь прощение! Выше справедливости может быть только милосердие.
Потом подумала, теребя тёмный завиток волос над ухом, добавила:
– И им нельзя. И вам нельзя. Никому нельзя. Нечеловеческое это дело. Есть то, что выше справедливости.
Соловьёв понял: если он промедлит ещё минуту, – он или действительно придушит её, эту грязную, развратную полуодетую девку, или… Сойдёт с ума и расплачется, как ребёнок. Усилием воли он заставил себя успокоиться. Глубоко вздохнул.
Нет. Всё решено. Ведь она говорит с чужих слов. Поповские бредни…
Соловьёв помедлил мгновение. Потом решительно повернулся к двери, открыл её. И уж на пороге услышал:
– Не купили они меня. Они меня из тюрьмы… из Литовского замка освободили.
Он остановился, ожидая продолжения, но Настя молчала. Соловьёв невольно обернулся: оказывается, Настя беззвучно плакала.
– Почему же ты… если на НИХ работаешь, в полицию меня не отвела? – тихо спросил Соловьёв. – Или не застрелила?
Настя подняла заплаканное лицо:
– Чего вы такое говорите? Господь с вами. У меня ребёночек… На Васильевском, у чухонки. Если бы не ребёночек, – я бы лучше уж в Литовском замке осталась, чем согласилась шпионить…
На мгновение у него замерло сердце и стало невозможно вдохнуть. Страшным усилием он заставил себя отвернуться.
Поздно. Теперь ничего не вернёшь.
Он захлопнул дверь и побежал вниз по темной лестнице.
Часть вторая
КРОВЬ НАДВИГАЕТСЯ
Выше Закона может быть только Любовь, выше Права – лишь Милость, выше Справедливости – лишь Прощение.
Серафим Саровский.
ПЕТЕРБУРГ.
На крыше арки Главного штаба на корточках сидел человек в статском и глядел в бинокль вниз, на Дворцовую площадь.
– Не видно пока, – сказал он.
Второй выглянул из-за колесницы Победы, влекомой, по воле скульпторов Пименова и Демут-Малиновского, шестёркой коней. Этот второй тоже был в статском, но на пальто набросил овчинный тулуп, – здесь, наверху, ветер казался ледяным. Он тоже был вооружен морским биноклем и тоже время от времени оглядывал площадь.
– «Случайный элемент», – задумчиво проговорил он. – А знаете, барон, случайный элемент чаще попадает в цель, чем направленный. Таков, как говорится, неизъяснимый закон природы…
– А вот случайности-то нам и ни к чему, – буркнул первый. – Поэтому на природу мы уповать не будем.
Некоторое время они молчали. Аллегорическая фигура Славы, управлявшая колесницей, возвышалась над ними. А еще выше с клёкотом летал огромный чёрный коршун: его гнездо находилось где-то внутри повозки.
– Что, зябко, господин Жандарм? – спросил, наконец, второй.
– Да уж… – Жандарм не без зависти взглянул на собеседника снизу вверх. – А позвольте спросить, господин Литератор: где это вы такой славный тулупчик приобрели?
Литератор улыбнулся самодовольно:
– А вот представьте: у собственного дворника позаимствовал!
– Это как же?
– Спустился в дворницкую, гляжу – дворника нету, а тулупчик вот он, на гвоздике висит. Я его хвать – да к чёрному ходу, да дворами, и на Апраксин выскочил. Оттуда на Фонтанку, извозчика взял, вокруг квартала объехал. Остановился на Гороховой, где мой собственный извозчик ждал. Пересел… И, как говорится, – ищите ветра в поле-с!
Жандарм сказал сурово:
– Значит, тулупчик вы попросту сперли.
– Именно-с. Натуральным образом! – Литератор расхохотался сладким смехом.
– Н-да… – проворчал Жандарм, подняв воротник и туже натягивая на уши пуховую шляпу. – Петербургский воздух не весьма полезен для здоровья…
– А иной раз даже и смертельно опасен, – подхватил Литератор. – Особливо же вредны прогулки по петербургским площадям…
Он отнял от глаз бинокль, переглянулся с Жандармом.
– Уж это верно, – согласился тот. – Известно, чем закончилась зимняя прогулка покойного Николая Палыча… А уж на что крепкого здоровья был человек!
Литератор слез с колеса, присел рядом с Жандармом.
– Да и таганрогский воздух оказался не особенно здоров…
Жандарм, глядевший в бинокль, оторвался от окуляров.
– Э, батенька! И Александра Павловича вспомнили?.. Да вы опасный человек! А ведь статейки добрые пишете, о примирении… под псевдонимцем, правда…
– Это не я опасен. Это воздух в России опасен, – отозвался Литератор. – Особенно для самодержцев…
Тут они снова переглянулись, – и оба натянуто рассмеялись.
– Погодите-ка! – внезапно сказал Жандарм, приподнимаясь над парапетом. – Вон Государь!
Литератор подскочил, с жадным вниманием припал к окулярам.
– Ну, с Богом… Или не с ним?.. – Литератор криво усмехнулся.
По другую сторону колесницы Победы, под самым колесом, на овчинном полушубке лежал кудлатый, как пёс, мрачный человек. Он держал в руках винтовку Бердана и, расслышав последние слова Жандарма, приподнялся над парапетом.
Площадь лежала перед ним как на ладони. Разглядев высокую фигуру Государя, стрелок лёг, раскинув ноги, положил винтовку на скатанную шинель и прицелился.
Только самые близкие люди знали, что ежедневные прогулки государя – это не только дань этикету, и даже не забота о поддержании здоровья. Прогулки – это всё, что оставалось у императора в его единоличном распоряжении. Только во время прогулок он оставался наедине с самим собой и чувствовал себя внутренне свободным. Но только внутренне, не внешне: он знал, что охрана где-то поблизости, знал, что любопытствующая публика глазеет на него. Значит, и во время прогулки требовалось соблюдать протокольный вид. А именно: плечи расправлены, голова приподнята, шаг уверенный, чёткий. Маска. Броня.
Но думал он не о шаге, не о выправке, не о маске. Сейчас ему вспомнился почему-то эпизод из раннего детства. Эпизод этот вспоминался редко, но, вспомнившись, долго не шёл из головы…
АНИЧКОВ ДВОРЕЦ.
1821 год.
Гости прибыли, по меркам высшего света, не поздно, полуночи не было – самое время для балов. Цесаревич Николай Павлович услыхал, как Александра Федоровна гостей встретила – выпускниц-институток, а в их числе графиню Медем, особу важную и небесполезную для дома в обычных околодворцовых интригах.
Красивая, молодая Александра Федоровна представила гостей цесаревичу, девицы вели себя смело, но не дерзко, говорили по-французски. Вот эта графиня Николаю Павловичу особо и глянулась. Скромна, умна, предпочитает русский французскому, хотя свободно владеет и английским, – нарочно проверил. И, как обычно, когда гостям был рад, решил похвастаться наследником, первенцем. Повернулся к жене, спросил по-домашнему:
– Что Сашка? Спит?
– Спит, – ответила Александра Федоровна кратко. Не любила этих сцен, и хвастовства не любила. Мальчик как мальчик. Фанфары, рукоплескания – всё это ещё впереди. И интриги, и подглядывания, и нашёптывания: вся эта тайная дворцовая жизнь, неведомая остальной России.
– Спит – это не беда! – громогласно сказал Николай Павлович. И дальше сказал в любимом жанре – афоризмом: – Солдат должен быть готов к службе во всякую минуту!
Распахнул двери в детскую, отодвинул ширму, приказал зажечь свечи.
– Николя… Ты хоть барабан-то не трогай, – поморщилась Александра Федоровна. Ей и мальчика было жаль, и перед юными гостьями неудобно.
– Пустяки! Наш долг, романовский, таков – всегда, во всякую минуту…
Не договорил, полез к мальчику.
Александра Федоровна возражала, запрещала – Николай Павлович уже вытащил ребёнка из постели, фыркал: солдат, а кутают, как хилую барышню!
Евгения Леонова можно без преувеличения назвать всенародно любимым актером. За довольно обычной внешностью скрывается огромный талант, невероятное обаяние, а самое главное - теплота и человечность. Глядя на его персонажей на экране, понимаешь, что он не просто играет роль - он ею живет! И в этом весь Евгений Леонов. Человек, который невероятно предан своему делу, и готов отдать всего себя до остатка для достижения нужного результата. Причем не только в кино или на сцене театра, но и в реальной жизни.
Выше законов может быть любовь! Выше права - милость! Выше справедливости - прощение. Этого достаточно, чтобы не опускаться ниже человеческого уровня.
Есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек - твоя защита.
Люблю тишину. Тишина - это особое состояние мира и души. Вне тишины нельзя понять красоту. Всё великое совершалось в тишине.
Бывает достаточно всего одного доброго слова, чтобы почувствовать себя окрылённым. И очень важно, чтобы это слово было сказано при жизни человека.
В моей жизни бывало так, что меня обижали, как мне кажется, напрасно, незаслуженно. А у меня такая воля, что, если человек меня обидел, я его исключу из своей жизни. Я могу с ним здороваться и разговаривать, но он для меня как человек уже не существует...
Доброжелательность может быть свойством души, а может быть хорошими манерами - и в этом не сразу разберешься, к сожалению.
Как-то Чехов говорил, что мы, русские, ищем страдания, чтобы избежать скуки.
Помню, как мы приехали на корабль, красивый очень. Ко мне подошли режиссер, оператор и сказали: «Ты не волнуйся, мы придумали очень смешной эпизод. Посадим тебя в клетку, выпустим тигров и посмотрим, что будет». Я говорю: «Нет, я не согласен. У меня семья, маленький сын, я против». Меня, конечно, уговорили, ведь я же дал согласие сниматься в этом фильме. Сами все попрятались. Режиссер смелый, смелый, а сам залез на мачту, оттуда всё видно - руководить легче.
Страх - это еще не слабость. Вот если страх заставляет тебя отступить, если ты бережешь свои силы и в результате уменьшаешься сам - это слабость.
Когда я говорю - одиночество, я имею в виду, что я что-то делаю, а меня не понимают, тогда я одинок.
Я это по себе замечал, насколько приятней работать, когда на тебя смотрит не насупленный взгляд, а добрый, - в тебе что-то раскрывается, и хочется отдать такому человеку во сто крат больше.
Нет искусства высокого и низкого, есть мысли большие и мелкие и авторы Поэты и карлики. А искусство - всего лишь средство для каждого из нас обнаружить свой истинный рост.
Театр - это не кино, не эстрада, не телевидение. Театр - это не рассказ о любви, это она сама - любовь. И значит, вас двое: ты и зритель.
Для кого-то Бог на небе, а для кого-то в собственном сердце. И этот Бог в сердце не даёт опуститься ниже определённого человеческого уровня... Он не позволит ударить ногой собаку, обидеть старика, плохо относиться к родителям...
Что значит отступить? Это когда человек не использует свои силы до последнего.
Эти цитаты лишний раз доказывают, что Евгений Леонов был не только выдающимся актером, но и прекрасным человеком: мудрым, добрым, ироничным и невероятно обаятельным. Познакомь своих друзей с глубокомысленными высказываниями Евгения Леонова, пусть они откроют для себя новую грань этого великого человека.
Мы знаем Евгения Леонова как хорошего комика, но в жизни он был скорее трагик. С детства Евгений был очень застенчив, по жизни печален. Актер нуждался в обычном душевном тепле и понимании.
П ричем сам Евгений излучал добро и любовь, с успехом выплескивая нерастраченные чувства в кино. Когда становилось совсем грустно, Евгений писал "Письма сыну". Эту книгу можно назвать кладезем житейской мудрости.
Сегодня великого Евгения Леонова нет с нами. Но мы хотим вспомнить его непревзойденные высказывания, которые могут помочь нашим читателям принять важное решение, измениться, стать лучше и просто обрести жизненный ориентир.
- Счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером — домой. (фильм «33» )
- Для кого-то Бог на небе, а для кого-то в собственном сердце. И этот Бог в сердце не даёт опуститься ниже определенного человеческого уровня... Он не позволит ударить ногой собаку, обидеть старика, плохо относиться к родителям. («Я Леоновым не стал, я Леоновым родился». Известия )
- Через всю мою жизнь, как и через жизнь каждого человека, прошло столько лиц, людей. С кем-то сталкивался ближе, а с кем-то просто ехал в машине со съёмок. Но ведь каждый человек, если заглянуть ему в глаза, это целый мир. Будь восприимчив к этим мирам. Здесь начало искусства. («Письма сыну» )
- Рабочий день у меня ненормированный. Порядка нету. От этого характер нервный, тяжелый для окружающих. Всё молчу. Молчу, когда надо говорить. Когда не надо, несу чушь. (фильм «Длинное, длинное дело» )
- Мне лично почему-то кажется, что сама по себе политика — дело чистое. А вот насчёт людей, которые ее делают, — тут надо разговаривать. (из последнего интервью, 1993 г. )
- Вообще-то, я думаю, совсем неспособных к добру людей нет. Бывает, что человек ожесточился и ему кажется, что в его душе нет места для доброты, но это ошибка, это временно: не совершая добрых дел, человек чувствует себя неуютно в этом мире. Из Письма сыну» )
- Страх — это еще не слабость. Вот если страх заставляет тебя отступить, если ты бережешь свои силы и в результате уменьшаешься сам — это слабость. («Письма сыну» )
- А чтобы знать жизнь — надо жить. Не беречь себя от конфликтов своих и чужих, не бояться опасности, риска, не искать пути полегче, не бежать от ответственности, не думать, что твоя хата с краю и что ветры времени тебя не коснутся. («Письма сыну» )
- Есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек и есть твоя защита. («Письма сыну» )
- «Тишина — это какое-то особое состояние мира и человеческой души. Мне кажется, мы себя чувствуем частичкой природы, каплей океана в тишине только. Вне тишины нельзя понять красоту». («Письма сыну» )
«Не каждому открывается дорога к Богу, но путь к Пушкинской гениальной простоте никому не заказан». Песни на его стихи исполняли Людмила Зыкина, Иосиф Кобзон и многие другие знаменитости. Сегодня у нас в гостях Константин Васильевич Скворцов — русский писатель, поэт, сопредседатель Правления Союза писателей России.
- Константин Васильевич, можете ли Вы приоткрыть антологию Вашей духовной лирики?
Всё начинается с детства и детством заканчивается. Старики впадают в него, наверное, потому, что в детстве жизнь кажется безмятежной и бесконечной. Но это к слову... Моё детство и юность прошли на Урале в городе Златоусте. Эмоциональнее и гедонистическое приращение к названию города столь велико, что только одна звукопись этого слова уже способна сделать восприимчивого к языку человека Творцом.
Мне было два с половиной года, когда семью эвакуировали на Южный Урал из прифронтовой Тулы. Эвакуация была по-военному спешной. Ни икон, ни вещей... Мама говорила: - «Котелок, в котором варилась (если повезёт) картошка - всё наше богатство». Думаю, что икон в нашей тульской квартире не было. Это могло стоить отцу карьеры. Если бы икона была, то мама взяла бы в дорогу икону, а не котелок. Но, как было, так было.
Мы жили в наскоро сколоченных бараках, которые возникали нереально быстро. Церкви не было. Рано утром по сигналу - протяжному гудку, от которого почему-то холодело сердце, родители шли на завод и возвращались вечером по тому же гудку, звучащему, как отбой воздушной тревоги.
В «старом» Златоусте, в отличие от «нового» была действующая церковь, но мы, дети, обходили её стороной. В школе нас так напугали «опиумом для народа», что посещение церкви считалось не только запретным, но и опасным...
Златоуст, Златоуст... Ни о каком Вселенском Учителе мы не слышали. Ни дома, ни в школе. «Золотые уста» воспринимались, как «Золотое устье» - вековая, покрытая седым мхом плотина, превратившая чудотворную речку Ай в живописный пруд. Манил казавшийся чуть ли ни античным Демидовских времён завод, мерцающий таинственными огнями между отрогами Уреньги и Косатура. Здесь два века назад учёный-металлург Павел Аносов открыл затерянную в тысячелетиях тайну булата. Художник Иван Бушуев и его сотоварищи украшали белое клинковое оружие для всей русской армии. Была отлита первая в России стальная пушка. Неподалёку, в Миасской долине, был найден самый крупный самородок золота! Я уж не говорю о покрытых осенней позолотой девственных лесах и горах...
Об Иоанне Златоусте мы узнали позже, хотя его покровительство неосознанно чувствовали каждый Божий день. Выжить в те годы без его окормления и защиты было невозможно. Это истоки моих срок, и Вы мне оказываете честь, называя их духовными. Много позже труды Иоанна Златоуста потрясли меня своей космической глубиной. Их я пытался постичь уже в зрелом возрасте. Случись это раньше, был бы совсем другим человеком. В проповедях Вселенского Учителя, в его письмах к Олимпиаде есть ответы на все животрепещущие вопросы. Мудрость сильнее времени.
Существует мнение, что поэты - истинные богоборцы и эта метафизическая борьба отражается в их деятельности. Как Вы можете это прокомментировать?
Философия жизни у каждого поэта своя. Где истоки истоков богоборчества? Очевидно они тоже у каждого свои. Не будь революции, стал бы Маяковский богоборцем? Сомневаюсь. Пишущих и рифмующих во все времена было превеликое множество. Всякий понимает, что его талант дарован Богом. И он не может в Него не верить. Но в литературу, чтобы тебя заметили, зачастую приходится входить «на руках».
Богоборчество, как и модернизм - болезни духовного роста. В мутной воде ловят не только рыбу, но и славу. Есть поэзия как искусство (от слова искушение) и есть поэзия как Судьба. Между ними идёт вечная метафизическая борьба. Борьба с самим собой и своими грехами. Во время поста так хочется мяса. Не каждый способен устоять против соблазна. Со временем «мутная вода» отстаивается. Начинаются чётче просматриваться очертания и сущность предметов. Приходит осознание первородной силы слова и его назначение. «Быть знаменитым некрасиво. Не это поднимает ввысь.» Не каждому открывается дорога к Богу, но путь к Пушкинской гениальной простоте никому не заказан.
- Как вы считаете жизнь поэта — это поиск царства ценностей в мире данностей?
Думаю, что жизнь поэта - это процесс самопознания. Мы пытаемся проникнуть в космос, часто не задумываясь, что космос в нас самих. Таинственный и непостижимый. «Самопознание — вот идея, одна только могущая одушевить вселенную; вот цель и венец человека», — писал Дмитирий Владимирович Веневитинов. Наши ценности определены в заповедях Христа. Да, мы знаем, что существует «царство ценностей», в котором все люди свободны, добры и непорочны, но мы - крепостные «мира данностей».
Мы прикрываемся фразой, что «всё от Бога». Да от Бога всё, но выбор остаётся за человеком. Чем талантливее автор, тем ответственнее (пусть даже интуитивно) делается этот выбор. Призвание поэта нельзя вызвать или выработать (такого нет в реестре профессий). Нация сама назначает себе Поэта. Самосохраняется его словом, его языком. Язык и народ - слова синонимы. Хотя сегодня, как и всегда, самоназначеных классиков - пруд пруди! Никакого отношения к царству ценностей в мире данностей они не имеют.
- Кто и когда оказал наибольшее влияние на Ваше духовное сознание?
Не могу не вспомнить, какое сильное впечатления на меня произвела первая встреча с митрополитом Ленинградским и Новгородским (будущим патриархом Московским и всея Руси Алексием Вторым). Было это в Новгороде, в древнейшем центре России в 1988 году, в дни Празднования славянской письменности и культуры в год 1000-летия Крещения Руси.
Начался праздник торжественным богослужением в церкви св. Филиппа, что на Торговой стороне Новгорода. Слушая митрополита, я впервые почувствовал, что обретаю родственную душу, что я уже не столь одинок и беспомощен в служении русскому слову, славянскому братству и многострадальной России. С нами Бог!
Если вы откроете полный православный богословский энциклопедический словарь, изданный в самом начале прошлого века, то удивитесь количеству православных писателей - моих однофамильцев. Дмитрий Иванович исследовал орден иезуитов как силу политическую. Иван Михайлович трудился над «Катехизическими поучениями». Константин Иванович исследовал вопрос об авторе сочинений, известных под именем Дионисия Ареопагита. Полный тёзка моего отца Василий Михайлович положил начало изданию духовной газеты «Колокол». Темы, исследованные моими однофамильцами (от Византии до Раскола), во многом совпали с мотивами написанных мною драматический произведений: «Георгий Победоносец», «Константин Великий», «Юлиан Отступник», «Смутное время» и других. Возможно, это случайность, а может и промысел Божий, как родовое предназначение. Хотя моё родство с великими однофамильцами весьма сомнительно, несмотря на то, что фамилия «Скворцовы» появилась в России только в 17 веке, что не так уж далеко.
О трудах Иоанна Златоуста я уже говорил. Добавлю только, что как результат его безусловного влияния на моё духовное сознание появилась драма «Иоанн Златоуст».
- Вас связывала дружба с архимандритом Петром (Афанасьев), расскажите о ней, что Вам особенно запомнилось?
Заиконоспасский ставропигиальный мужской монастырь, вошедший в историю, как «учительский», где служил архимандрит Пётр, был основан Борисом Годуновым в 1600 году. Здесь в прошлые века располагалась Славяно-Греко-Латинская Академия - первое в России высшее учебное заведение. В этих стенах учились Михаил Ломоносов, Антиох Кантемир, Василий Тредиаковский... Настоятелями монастыря могли быть только те священнослужители, что «своими трудами известные». В их ряду был архимандрит Пётр - профессор, заслуженный деятель искусств России, выдающийся дирижёр, основатель известного в мире камерного хора «Благозвонница». Не будучи со мною знакомым лично, архимандрит Пётр прочитал мою тетралогию «Сим победиши!». Написал восторженное письмо в патриархию и пригласил меня и моего друга Владимира Крупина, с которым они были уже знакомы не один год, к себе на чай. Может потому, что мы были ровесниками, или благодаря его вниманию и снисходительности к нам, пишущим книги, беседа была долгой, неспешной, наполненной чувством любви и тревоги за судьбу нашего языка и театрального искусства. Расспрашивая нас, он много рассказывал и о себе. Это было похоже на взаимную исповедь из сердца в сердце. Откровенно и доверительно. Ничто не выдавало его болезни (через несколько недель он умер). Светясь и улыбаясь, он говорил о силе молитвы, помогающей ему переносить все немощи. Несколько слов такого мудрого собеседника стоят многих лет школярского обучения в вузе. Всё определяется масштабом личности и глубиной веры. Жаль, что наше общение было не столь продолжительным.
- Вы ощущаете присутствие почившего в Вашей жизни, в творчестве?
Это очень ответственно и интимно. Чувство, если оно есть, должно передаться тому, кто сживается со словом автора. Вбирает его и делает своим.
- Какие Ваши произведения наиболее значимы для Вас?
Первое - «Ущелье Крылатых коней» и последнее из написанных - тетралогия «Сим победиши!»
Это путь от драматической легенды к обретению веры - так я обозначил жанры этих произведений. В драматургии, как и в жизни, есть свои законы. Но главный двигатель Творчества - Любовь. И она выше всякого закона. Чем выше Любовь, тем значительнее произведение не только для автора, но для его читателей и зрителей.
Вы лауреат премий имени А. И. Фатьянова, им. М. Ю. Лермонтова, Э. Ф. Володина, М. Н. Алексеева, А. Т. Твардовского, С. Т. Аксакова, «Золотого Витязя», и «Золотого Дельвига», какая награда наиболее памятна для Вас?
Никакие премии таланта не добавляют, да нередко и не определяют его. Много чего довелось увидеть мне за полвека профессиональной жизни в литературе. Часто решения принимаются кулуарно, по-свойски, по принципу «свой-чужой».
Однако, есть премии, которые не учреждает ни одна комиссия и ни один комитет. Ведь уже награда, если ты своим словом помог хотя бы одному человеку.
В девяностые годы мне довелось выступать в одной из забытых властями деревне. Молодёжь давно подалась в город на заработки. В ветхом клубе сидели такие же ветхие старухи. Что им, бедным, до стихов?! Но будучи, по старой памяти, дисциплинированными, они внимательно взирали на сцену, толком не понимая, по какому поводу их собрали. Поэтов было несколько. Когда мне дали слово, вспомнилось стихотворение, в котором были такие строки:
Святая Русь, не знавшая покоя,
Омытая слезами, как дождём,
Где я ещё услышать мог такое:
Чего не доедим - то допоём!
Когда я закончил читать это стихотворение, одна из старушек, крадучись, чтобы никого не потревожить, выскользнула за дверь. Я продолжал читать. А минут через десять старушка вернулась и напрямую поднялась на сцену. Она протянула мне завёрнутые в тряпицу несколько горячих картошек:
- Возьми, милок! Больше у меня ничего нет!
Как вы думаете, что я пережил в эту минуту? Это главная для меня награда, которой я был удостоен. Такая награда суждена не каждому.
Недавно я обнаружил в Патриаршем православном календаре (2017 год) две отрывных странички моей автобиографической прозы. Тираж издания 130 000 экземпляров. Как они попали туда, для меня до сих пор загадка. Но такая публикация порою дороже многотомного собрания сочинений, которое может пройти незамеченным.
Уже не первый год Вы входите в состав жюри Международного литературного форума «Золотой Витязь», расскажите о своей деятельности?
За четверть века своей деятельности международный форум «Золотой Витязь», возглавляемый народным артистом России Николаем Петровичем Бурляевым, превратился в общественное движение за сохранение духовных ценностей славянских народов. Это: и театр, и кино, и живопись, и музыка, и, конечно, литература, ибо «В начале было Слово...» Жюри литературного форума рассматривает произведения в номинациях: проза, поэзия, публицистика, литературоведение, история славянских народов, литература для детей и юношества.
На конкурс литературного форума, который недавно проходил в Иркутске, поступило 432 произведения разных жанров из 40 регионов России, а также из 15 стран мира - Азербайджана, Армении, Беларуси, Бельгии, Болгарии, Грузии, Дании, Италии, Казахстана, Македонии, Молдовы, Сербии, США, Украины, Чехии.
Наибольшее число претендентов на золотую статуэтку «Золотого Витязя» - люди, пишущие стихи. Разобраться в этом море книг, где каждый автор мнит себя достойным награды (иначе бы не посылал книги) - дело ответственное и неблагодарное. Пишущих - легион, а Поэтов - единицы. Тут линейку не приложишь, чтобы определить высоту таланта. Проще, когда держишь книгу известного в России и Европе поэта. Но задача наша поддержать молодых, чтобы не прерывалась духовная нить от «Слова о полку Игореве» до Дела Игоревых полков нашего времени. Конечно, каждый член жюри опирается на свой личный опыт. Объективность - удел избранных. Но благо, что есть камертон, который не позволяет фальшивить и сбиваться с «мелодии». Это стихи наших классиков от Пушкина до Рубцова. Главное, чтобы не изменял слух.
Как известно Издательский Совет Русской Православной Церкви учредил специальный приз. Кто в этом году стал его обладателем?
- «Золотой Витязь» многие годы сотрудничает с Издательским советом Русской Православной Церкви. В Иркутске, вместе со статуэткой Бронзового Витязя, специальный приз Издательского совета РПЦ научный сотрудник аппарата Издательского Совета Русской Православной Церкви иерей Николай Балан вручил поэту Александру Орлову за книгу стихов «Разнозимье».
- Кого из современных поэтов читаете Вы, кого Вы хотели бы выделить?
К сожалению, тиражи поэтических книг в последние десятилетия мизерны и многие «стрелы» пролетают незамеченными мимо, не раня поэтической строкой сердца самой (увы, в прошлом) читающей страны в мире. Многие прекрасные поэты, которых ещё недавно любила вся Россия, стали забываться: Василий Фёдоров, Ярослав Смеляков, Михаил Луконин, Дмитрий Ковалёв, Анатолий Передреев...
Если судить по вершинам, то из ныне здравствующих с удовольствием читаю: Глеба Горбовского, Владимира Кострова, Вадима Терёхина, Виктора Петрова, Александра Логинова, Геннадия Русакова. Да простят меня те, кого я не помянул.